Стучит моё печально сердце,
Семью печатями и дюжиной замков сокрытое.
В поcтылых стенах рёбер дверца
Как швами операционными зашита.
И словно вынимали сердце много,
Меняли клапаны, кололи, били током.
Оно не инвалид, хотя болело долго.
В закалку превратились пытки с толком.
И с растановкой правильных ударов,
Как метроном, ему и нету равных.
И видит сердце даже лучше старых
Приёмов с микроскопами учёных правых.
Хотя и глаз ему конечно не дано,
И даже здорово, что вышло так.
Не надо глаз — их обмануть легко.
Прозрение — от сердца знак.
Мы прыгали, пытаясь улететь:
Оно в груди, а я с наружи на углях.
Мы плавали, ища земную твердь
Для органов в тазу и в белых облаках.
И падали на острые мечи мы в пропасть:
Мне срезало улыбку, ему досталась рана.
Секундных стрелок жили расторопность
Как вечность. болью нас карало.
И заживали постепенно
На наших сущностях обиды швами.
И мы идём вперёд ориентиром верным
Сердечным ритмом, твёрдыми шагами.
Семью печатями и дюжиной замков сокрытое.
В поcтылых стенах рёбер дверца
Как швами операционными зашита.
И словно вынимали сердце много,
Меняли клапаны, кололи, били током.
Оно не инвалид, хотя болело долго.
В закалку превратились пытки с толком.
И с растановкой правильных ударов,
Как метроном, ему и нету равных.
И видит сердце даже лучше старых
Приёмов с микроскопами учёных правых.
Хотя и глаз ему конечно не дано,
И даже здорово, что вышло так.
Не надо глаз — их обмануть легко.
Прозрение — от сердца знак.
Мы прыгали, пытаясь улететь:
Оно в груди, а я с наружи на углях.
Мы плавали, ища земную твердь
Для органов в тазу и в белых облаках.
И падали на острые мечи мы в пропасть:
Мне срезало улыбку, ему досталась рана.
Секундных стрелок жили расторопность
Как вечность. болью нас карало.
И заживали постепенно
На наших сущностях обиды швами.
И мы идём вперёд ориентиром верным
Сердечным ритмом, твёрдыми шагами.