О РЕАЛЬНЫХ СВОБОДАХ ТАК НАЗЫВАЕМОГО «СВОБОДНОГО СТИХА»
В литературных (и около) кругах бытует, как мне представляется, ряд расхожих и, тем не менее, явно ошибочных мнений относительно так называемого «свободного стиха» (верлибра). Я не случайно выражаю своё ироничное отношение к этому термину, поскольку этот вид стиха, на мой взгляд, можно назвать «свободным» лишь условно.
Невольно вспоминается известное изречение поэта-модерниста Томаса Элиота (1888-1965) о том, что «автор верлибра свободен во всём, если не считать необходимости создавать хорошие стихи». Иными словами, верлибр может быть свободным от чего угодно, кроме того, чтобы быть Поэзией. А это значит, что автор, пишущий верлибры и позиционирующий себя как Поэт, обязан так или иначе следовать законам поэтики, что подразумевает его зависимость от техники поэтического искусства, в частности, от приёмов и навыков стихосложения, выработанных веками. Уже тот факт, что верлибрист выкладывает свои творения в виде параллельных стихотворных строчек, свидетельствует о его зависимости, о его несвободе от традиционной поэзии, как бы того ни хотели ярые приверженцы так называемого «свободного стиха».
Так от чего же, на самом-то деле, от каких таких «устаревших» поэтических канонов свободен верлибр?
Во-первых, от рифмы и метра-ритма, основанного на определённом чередовании ударных и безударных слогов в стихе. Верлибр — это «стих, не скованный необходимостью выдерживать определённый размер и блюсти созвучия в ущерб качеству», — пишет Карен Джангиров в своём предисловии к книге «Время Икс», одной из первых попыток синтезировать «наиболее фундаментальные достижениям в области современного русского свободного стиха».
Со времени издания этого коллективного сборника (1989 г.) мало что изменилось в теории и практике этого жанра. Но уже тогда его составитель поэт К. Джангиров, основатель «Ассоциации русского верлибра» (1991 — 1995), ныне проживающий в Канаде, подчёркивал, что «говорить о свободном стихе, как о стихе, свободном от всего формального (т.е. традиционного, — В.Р.), было бы неправомерно. О такой свободе можно лишь мечтать, но её невозможно достичь». И слава Богу!
В споре с поэтической классикой Джангиров ссылался на «бесконечную усталость слуха от одних и тех же стереотипных ритмов (хорей, ямб, дактиль, анапест…)», и «от многократно повторяющихся рифм, число которых в каждом языке имеет точную верхнюю грань». По существу эта и ей подобная эмоционально-субъективная предвзятость не выдерживает критики: русская классическая школа стихосложения со времён Ломоносова и Державина, Пушкина и Блока, Бунина и Пастернака, вплоть до нынешних талантливых поэтов-традиционалистов, как процветала, так и продолжает процветать со всеми старыми и новыми рифмами и ритмами — во благо читающей публики! И слава Богу!
Стоит заметить: многие служители музы, как золотого, так и серебряного века, а также поэты более поздних поколений, сочиняя верлибры, отнюдь не чурались ни рифмовки, ни метрики, что особенно ярко проявилось в «свободных стихах» Владимира Маяковского. И, кстати, никому из них, как и их читателям, не резали ухо даже давно избитые рифмы к к слову «любовь» или «розы», потому что художественность любого поэтического произведения зависит от ряда иных, куда более фундаментальных, факторов, чем рифмы и упорядоченные ритмы, подвергнутые остракизму особо ретивыми верлибристами; но это уже другая тема, требующая отдельного разговора.
Карен Джангиров прав, когда признаёт: «Чтобы компенсировать хотя бы эти факторы, требуется всё большая и большая степень одарённости». Данное требование вполне объяснимо: дабы достичь должного уровня художественности поэтического текста, нужно как-то и чем-то возмещать этот сознательный, чуть ли не идеологизированный отказ от традиционных изобразительно-выразительных средств. Как тут обойдёшься без «одарённости»!..
В качестве как бы конкретной компенсации за отказ от рифмы и метра верлибристы обращаются, во-первых, к помощи часто используемой метафоры. Например…
Арво Метс:
Ливень солнца!
Одуванчики —
лужицы на траве.
Пчела
сосёт солнце,
как поросёнок,
ногами в золотой пыльце.
Во-вторых, — к чрезмерному и, признаться, часто остроумному, философствованию на вселенские, бытовые и даже политические темы, что при отсутствии эмоциональной образности и артистической игривости придаёт стихотворению значительность, «вес», ищущий поддержки в рассудочности, а не в чувствах. Внушая читателю надуманную мысль о якобы «катастрофическом падении интереса к строфической поэзии» из-за «неспособности её представителей удерживать внимание… в зоне влияния рифмы», Джангиров с надеждой говорил о «всё нарастающей потребности читательской аудитории в более глубоком, философском осмыслении действительности», будто традиционная, классическая поэзия до пришествия верлибра этим самым «осмыслением» вовсе не занималась. Абсурд!
Карен Джангиров:
Бесконечность человека во Вселенной
доказывается, во-первых,
бесконечностью Вселенной,
а во-вторых, идеей самой бесконечности,
существующей только
в сознании человека.
Владимир Бурич:
Отцветут
опадут
лепестки галстуков
шелуха костюмов
кожура обуви
и останется
голый смысл моей жизни
на первый взгляд никому ненужной
как зелёные
несъедобные семена картофеля
Вячеслав Куприянов (в сокращении):
есть жизнь и на других планетах
и к нам могли бы прилететь пришельцы
просто их к нам не пускают
таможенники и пограничники
работающие в пределах
нашей солнечной системы…
но прежде всего их не впускают
наши таможенники и пограничники
и вовсе не так уж важно
почему они их не впускают
а важно и значительно то
что даже на границе солнечной системы
и там
наши
В-третьих. Пожалуй, именно верлибристам, принадлежит у нас пальма первенства в тиражировании своих стихов без соблюдения знаков препинания и использования прописных букв. Эта «свобода» даёт возможность не столько скрыть свою безграмотность, сколько продемонстрировать всему читающему миру своё принципиальное отчуждение от традиционных норм письменной, в том числе поэтической, речи.
К сожалению, эта показуха превращается в моду, которой следуют особенно те, кто, по своей наивности, а может, и глупости, считают, что этот, по сути, чужеродный приём помогает не только отличить стихи от прозы, но и формально приобщить графоманскую писанину к Поэзии.
В-четвёртых, приверженцы верлибра, как бы подспудно ощущая некую ущербность своей поэтики, придают особо важную роль интонационному строю стихотворения — в духе максимального приближения к «естественности речевой интонации». Они считают эту ритмико-мелодическую сторону речи (по сути, стилизацию под разговорную речь) чуть ли не неизбежным трендом на «магистральном пути развития нашей поэзии» (абсурд!), будто к этой самой «речевой интонации» в стихах ни классики, ни современные поэты-традиционалисты, до верлибристов, никогда не прибегали. Опять же — абсурд!
Давно известно, что интонация, будучи смысловой мелодией стиха, — постоянный и неотъемлемый атрибут любого поэтического произведения. Правильно исполненная интонация помогает раскрыть глубину замысла поэта. Однако интонация, искажённая неправильной пунктуацией, неизбежно приводит к искажению поэтического замысла. Но, видимо, поэтов, пишущих свои опусы без запятых и точек (я бы назвал их «беззапяточники») этот вопрос не волнует. Пиши Емеля — твоя неделя, а Ванька-дурак пусть сам придумает замысел, если таковой, конечно, предусмотрен.
«Системная» несвобода верлибра от традиционной поэтики отчётливо проявляется и в том, что талантливые поэты, реализующие своё вдохновение в «свободных стихах», широко пользуются такими, к примеру, средствами-приёмами художественной выразительности, как аллитерация (повторение согласных звуков), ассонанс (повторение гласных звуков, чаще — внутри стиха), анафора (по Квятковскому: «повторение сродных звуков, слов, синтаксических или ритмических построений в начале смежных стихов или строф), эпифора (повторы, в противоположность анафоре, в конце строк или строф), ономатопея (слова, звучание которых имитирует их собственное значение), диссонанс (неточная рифма), кольцо (совпадение начала одной строки с концом другой), метафоры, эпитеты, риторические вопросы, восклицания и т.д и т.п.
Тотчас и непременно следует подчеркнуть, что все эти средства-приёмы-фигуры, способствующие достижению художественности и чуть ли не из «древнего мира» попавшие в научный оборот, а затем, благодаря филологам-стиховедам, и в наше сознание, поэт использует в своих творениях чаще всего по наитию, неосознанно и, конечно же, всегда в меру своей одарённости.
В силу своих природных склонностей, приобретённых пристрастий стихотворец выбирает то, что ему «по душе»: один всю жизнь пишет преимущественно печальные ямбы, другой — радужные хореи, третий — певучие дактили, четвёртый — сонеты, пятый пародии, шестой… А кто-то — верлибры! Причём, этот кто-то, возможно, никогда не мог даже «ямба от хорея, как ни старался, отличить».
Опасно для начинающего стихотворца читать плохие стихи вообще и особенно — плохие верлибры, ибо они, своими псевдо-свободными строчками, порой расслабляют творческие усилия «поэта» до такой степени, что он, переписав — в виде стихотворных строк! — газетное сообщение, скажем, о высадке лунохода на обратной, таинственной стороне луны, тотчас выкладывает в Интернете это своё смехотворение… как верлибр, причём, — непременно в рубрике «философская лирика». И не надо ему ни рифмы, ни ритма… Зря Александр Блок говаривал, что предназначение поэта — «приводить в гармонию слова и звуки»!
Вот ведь и Владимир Бурич, «несколько упрощая», утверждал в своей статье «От чего свободен свободный стих», что «умение писать свободные стихи — это умение членить текст на фразы и синтагмы (цельная интонационно-смысловая единица — слово или группа слов, — В.Р.), обозначая их графически в виде отдельных (авторских) строк». Всего-то?! Конечно, нет! Но нашему начинающему стихотворцу не могли не понравиться эти, сказанные лишь в полемике, «расслабляющие» слова замечательного поэта, переводчика и литературоведа — Владимира Бурича (1932-1994).
В его, вышеупомянутой нами, статье развивается интригующая идея о так называемом «конвенциональном стихе», под которым разумеется традиционный, классический стих. Почему «конвенциональный»? Вот что по этому поводу пишет Бурич: «Поэт, берущий на себя обязанность рифмовать, или метризовать, или рифмовать и метризовать одновременно, через формальную поэтику, как бы заключает конвенцию между собой и литературой. Поэтому такой вид стиха можно назвать конвенциональным стихом (от лат. conventio — договор, условие, соглашение). Термин «конвенциональный стих» имеет, на мой взгляд, то преимущество перед термином «традиционный стих», что и у конвенционального стиха, и у свободного стиха имеются свои многовековые традиции и своя классика».
Не вдаваясь в правомерность этого «конвенционального» термина, хочу лишь обратить внимание читателя, что о «конвенциональности» традиционного стиха Бурич, видимо, заговорил под влиянием конвенционализма — философской концепции, согласно которой научные понятия и теории не отражают объективной действительности, а являются результатом соглашения учёных, условными, произвольно установленными правилами (см. Словари иностранных слов и Философский).
Исходя из этой концепции, можно утверждать, что и литература, да и вообще всё искусство, как и наука, не являясь истинным отражением объективной реальности, пользуется лишь условными понятиями и терминами, основанными на конвенции, как между искусствоведами, так и между ними и людьми, в той или иной мере причастными к искусству, литературе, к поэзии. Отсюда — прямой шаг к идее о «конвенциональном стихе».
Но Бурич, как мне кажется, пришёл к этой идее вовсе не из философских побуждений, а сугубо прагматичных, корпоративных — дабы подчеркнуть превосходство верлибра перед «конвенциональным стихом», якобы зависящим от условностей традиционной поэтики, в то время как «свободный стих», лишённый «формальной заданности», якобы, в большей степени соответствует «максимальному авторству во всех элементах создаваемого произведения. В этом смысле, — по мнению Бурича, — свободный стих можно назвать авторским стихом (от лат. auctor — творец, виновник, автор сочинения и auctorare — удостоверять, ручаться, подтверждать)». Во как!
О том, в какой степени и сам верлибр лишён «формальной заданности», то есть «свободен», мы уже коротко говорили выше. Добавим только, что панегирик верлибру стали сочинять уже в конце 19-го начале 20-го века так называемые модернисты-авангардисты, стремившиеся во что бы то ни стало… удивить мир!
P. S. Автор этих заметок — вовсе не противник верлибра как поэтического жанра. Я — против голословного, ничем не оправданного восхваления «свободных стихов» как таковых, против их предвзятого противопоставления стихам «традиционным». Сознаюсь, что я и сам грешу… верлибрами.
Илл.: Согласно БСЭ, термин «верлибр» введён в 1884 г. французским поэтом и прозаиком Гюставом Каном (1859-1936). Его портрет, работы Феликса Валлотона, помещен в Книге Масок Реми де Гурмона, 1898 (Википедия).