Мосты времени.
1671… 1964… 2015…
Разин — Евтушенко — Космика
+
КАЗНЬ СТЕНЬКИ РАЗИНА (1964)
Евгений Евтушенко
Как во стольной Москве белокаменной
вор по улице бежит с булкой маковой.
Не страшит его сегодня самосуд.
Не до булок…
Стеньку Разина везут!
Царь бутылочку мальвазии выдаивает,
перед зеркалом свейским
прыщ выдавливает,
Примеряет новый перстень-изумруд —
и на площадь…
Стеньку Разина везут!
Как за бочкой бокастой
бочоночек,
за боярыней катит боярчоночек.
Леденец зубенки весело грызут.
Нынче праздник!
Стеньку Разина везут!
Прет купец,
треща с гороха.
Мчатся вскачь два скомороха.
Семенит ярыжка-плут…
Стеньку Разина везут!!
В струпьях все,
едва живые
старцы с вервием на вые,
что-то шамкая,
ползут…
Стеньку Разина везут!
И срамные девки тоже,
под хмельком вскочив с рогожи,
огурцом намазав рожи,
шпарят рысью —
в ляжках зуд…
Стеньку Разина везут!
И под визг стрелецких жен,
под плевки со всех сторон
на расхристанной телеге
плыл
в рубахе белой
он.
Он молчал,
не утирался,
весь оплеванный толпой,
только горько усмехался,
усмехался над собой:
«Стенька, Стенька,
ты как ветка,
потерявшая листву.
Как в Москву хотел ты въехать!
Вот и въехал ты в Москву…
Ладно,
плюйте,
плюйте,
плюйте —
все же радость задарма.
Вы всегда плюете,
люди,
в тех,
кто хочет вам добра.
А добра мне так хотелось
на персидских берегах
и тогда,
когда летелось
вдоль по Волге на стругах!
Что я ведал?
Чьи-то очи,
саблю,
парус
да седло…
Я был в грамоте не очень…
Может, это подвело?
Дьяк мне бил с оттяжкой в зубы,
приговаривал,
ретив:
«Супротив народа вздумал!
Будешь знать, как супротив!»
Я держался,
глаз не прятал.
Кровью харкал я в ответ:
«Супротив боярства —
правда.
Супротив народа —
нет».
От себя не отрекаюсь,
выбрав сам себе удел.
Перед вами,
люди, каюсь,
но не в том,
что дьяк хотел.
Голова моя повинна.
Вижу,
сам себя казня:
я был против —
половинно,
надо было —
до конца.
Нет,
не тем я, люди, грешен,
что бояр на башнях вешал.
Грешен я в глазах моих
тем, что мало вешал их.
Грешен тем,
что в мире злобства
был я добрый остолоп.
Грешен тем,
что, враг холопства,
сам я малость был холоп.
Грешен тем,
что драться думал
за хорошего царя.
Нет царей хороших,
дурень…
Стенька,
гибнешь ты зазря!»
Над Москвой колокола гудут.
К месту Лобному
Стеньку ведут.
Перед Стенькой,
на ветру полоща,
бьется кожаный передник палача,
а в руках у палача
над толпой
голубой топор,
как Волга, голубой.
И плывут, серебрясь,
по топору
струги,
струги,
будто чайки поутру…
И сквозь рыла,
ряшки,
хари
целовальников,
менял,
словно блики среди хмари,
Стенька
ЛИЦА
увидал.
Были в ЛИЦАХ даль и высь,
а в глазах,
угрюмо-вольных,
словно в малых тайных Волгах,
струги Стенькины неслись.
Стоит все терпеть бесслезно,
быть на дыбе,
колесе,
если рано или поздно
прорастают
ЛИЦА
грозно
у безликих на лице…
И спокойно
(не зазря он, видно, жил)
Стенька голову на плаху положил,
подбородок в край изрубленный упер
и затылком приказал:
«Давай, топор…»
Покатилась голова,
в крови горя,
прохрипела голова:
«Не зазря…»
И уже по топору не струги —
струйки,
струйки…
Что, народ, стоишь, не празднуя?
Шапки в небо — и пляши!
Но застыла площадь Красная,
чуть колыша бердыши.
Стихли даже скоморохи.
Среди мертвой тишины
перескакивали блохи
с армяков
на шушуны.
Площадь что-то поняла,
площадь шапки сняла,
и ударили три раза,
клокоча,
колокола.
А от крови и чуба тяжела,
голова еще ворочалась,
жила.
С места Лобного подмоклого
туда,
где голытьба,
взгляды
письмами подметными
швыряла голова…
Суетясь,
дрожащий попик подлетел,
веки Стенькины закрыть он хотел.
Но, напружившись,
по-зверьи страшны,
оттолкнули его руку зрачки.
На царе
от этих чертовых глаз
зябко
шапка Мономаха затряслась,
и, жестоко,
не скрывая торжества,
над царем
захохотала
голова!..
1964
+
ВОЛЬНИЦА И КАЗНЬ СТЕНЬКИ РАЗИНА (2015)
Майкл Космика
«В руци Твои, Боже, передаю дух мой.
Ты мя благослови, Ты ж мя помилуй и живот вечный даруй».
Гой ты, люд честной!..
Не хмельных утех, а слезы святой
я налью лишка…
Мой отец родной – Зимовейский снег.
А ногайка донская: мне матушка.
Я степной полукровка. Тума-метис.
Наказной атаман Войска Донского.
Не на кремль крестись.
Ты на волю крестись!!
И айда со мной!… скоро-поскоро…
Будем суд вершить. Жечь воров-бояр.
Не с орланов степных – этой ереси:
с горькой жизни набрался я злости
и стал –
Стенька Разин.
Степан, Тимофеев сын.
Волга… Иловля…
в беглых шальных берегах…
шум-прибоем ночным люд колышется…
И Царицын горит. И гуляет страх –
аж до Каспия. Вот те «ижица»!..
Вот те «буки-веди»!.. Православных вер
не одна, а две:
мнут всем нам бока…
Барину – «добро». А народу – «хер».
Развеселая!!.. чудо-азбука…
Я родил на бой
всех, кто – пыль в пыли;
босяков
голутвенных
выняньчал.
Там за пазухой: просто горсть земли.
Очиток… живуча былиночка…
Гром по Яику далеко плывет…
Неспокой в нижней Волге и в Персии.
Расступись, дворцы!
Голытьба идет!
Промолённые…
сирые…
бесьи…
Голытьба-вытьба
прет в посконном
на зажравшую всех Московию,
на Тишайшего Ляксея Михайлова,
под которым —
дуром ревём заново…
Я ведь знаю, чем дело-то кончится.
Я на три века вдаль душой смотрю.
Вон:
в стекляшки потомки топорщатся…
пальцем тычут в не весть что
всю ночь-зарю…
Разъезжают в каретах сплюснутых.
С кем ни попадя спят, нутро распродав.
И сияют там улицы люстрами;
а темно…
так темно!.. Ненавижу бардак.
Тяжело в груди сердце возится…
Месяцами не спится. Да к черту!
Да пусть…
Пусть идет!.. понизовая вольница!..
Пусть сдирает мне кожу
мой проклятый путь.
Ах, ногайка-мать!.. Чую твой «шлепок»…
Сдобрит спину!..
плеть!..
свинец-сахаром…
Предадут меня. У семи дорог.
На Руси взасос люда всякого.
И уйдут Пресвятые в болотную гать
Покрова… куполами каурыми…
Ангел ссучится.
Молитвослов станет лгать,
раздербанив страницы
на курево…
Я всё вижу…
хоть глаз вытек
в темную клеть…
Да другой у меня! Тут как туточки.
Собирайтесь
на площадь — на казнь поглазеть…
и монашки, и проституточки!…
Будет весело.
Разин не грустный мужик:
хоть на целую… хоть в три четверти…
Бессарабский топорик — по косточкам…
Вжик!!
Подскочила рука… рыбка в нересте…
Запрости… православный люд…
Запрости!…
что не смог накормить всех зрелищем…
Два вершка ещё… смогу проползти…
чтоб потешить зевак… в метель… ещё…
А палач уж в колено целит.
А колода мясная крутится-корчится…
С хрустом ноги рубят!.. мятежной метели…
А она, падла, всё не кончится…
И прильнули потомки — к стекляшкам
туманным…
Ну и как вам на вкус??.. кровь атаманова…
Тут
не бой кулачный на Болотном месте.
Не помост скомороший в два бублика.
Правда!!.. колоколами воздух месит…
правда казачья… рубленная…
Рваным волоком —
да по стольной брусчатке:
все надежды на волю…
и все думки о счастье…
Боль не вечна. Она лишь
на сотню-другую лет…
А толпа от вьюги: вся красная…
Там у всех — башка Стеньки Разина
на плечах: живет да здравствует…
Гой ты, люд честной!
Не хмельных утех, а слезы святой
я налью лишка…
Мой отец родной… Зимовейский снег.
А ногайка донская — мне матушка.
2015
+