+
Сентябрьский наклон
у свеже-легших луж.
Клен на бомжа похож,
попутчик – на нахала.
На кафедре дают зарплату в полнакала.
А рядом дождь дают. И черенки от груш.
Благодарю судьбу
за то, что все болты
затянуты на дню до плоского отказа…
Ворона с пляжных куч орет до хрипоты
в разгаре своего прокисшего экстаза.
Прощай, мой белый труд!
Прощай, моя болезнь…
Да здравствуют тона
шафрановый и рыжий!
И дай, Господь, тому, кто мне в карман полез.
И не Забудь того,
кто хлеб с ладони лижет…
Сентябрьский наклон
у свеже-легших луж…
Кто молится в душе,
кто просто моет рамы.
И трассы мокрый зев
огнями заскорузл,
и хочется свернуть.
А надо ехать
прямо.
+
А я остановился
на Земле —
чтоб шум дождя карнизно-голубиный
подмножить
на дыхание любимой;
и ощутить. Как это все – взаймы…
Как твои губы
мне сквозь сон дерзят,
не умещаясь в поцелуй
короткий…
Как, матерясь, яичницы десант
бежит по скользкой трассе сковородки
и неба в сад
октябрьский кусок —
откинут настежь
на петле рояльной…
И наш союз
неправильно-нахальный
бьет всем в глаза. Как голубь Пикассо.
Я. Самовольно. Вышел у Земли.
Сдав за углом скафандр — за этюдник.
Не ангел во плоти. И не паскудник.
А просто половинка
для семьи.
+
Я выйду в мир –
с дождем, с ключами
и взгляд на плечи получу
трамвайно-женский и случайный,
в листву
уехавший. В свечу.
Я не ведущий, а ведомый —
по лужам, небу. По кольцу.
И всех котов зовут Вадимы
Ивановичи – по отцу.
Как хочется шаги
примедлить;
сто лет назад взять ранец твой,
рябин рубиновую мелочь
тряхнув на сдачу
в школьный двор…
Уйти кафешками от кармы –
промозглой кармы октября.
Застыв кривыми мотыльками
во взрослой толще янтаря…
Бальзак
стал вчетверо бальзачней –
меж двух обложек дождь собрав…
И клен вдоль окон стал прозрачней,
прибавив в воздух серебра…
Уже разрешена парковка
двум листопадам буквой «Ж».
Душа светла и беспокойна…..
Как и положено душе.
+
Я дал городу имя Адель,
заблудившись средь тающих улиц.
Я сегодня не с тем — кто задел.
Слава Богу, я с тем — кто качнулся…
Средь грачиного черноженства…
Средь сугробного мумие…
Я сегодня не с тем,
кому лжется.
И не с тем, кто считает в уме.
Все смешалось: ручьи и мальчишки…
Сигареты редисочный вкус…
И, кружась, пролетают спичинки
сквозь две тысячи лет. К рождеству.
Как я счастлив – чего-то не знать,
с рук твоих повстречать полотенце…
И привычно над нами весна
ставит опыты Парацельса.
И привычно шуршит по стеклу
светлый голубь рублевого цвета…
Я сегодня не с тем, кто рискнул.
Я семь раз с тем –
кто вновь сделал это.
+
Я убит в ноябре. Ты по мне не тужи.
Не на вечность убит. А на месяц.
Карантины небес, карантины души —
свет и темень в едином замесе.
Мы не видимся целые страны с тобой,
континенты, народы, созвездья…
Здравствуй, яркий раздрай.
Здравствуй, белая боль.
Здравствуй, выстрел.
И здравствуй: отверстье.
Я погиб лишь на месяц
всех наших не-встреч.
Раз Господь попросил — значит надо:
серой стрелке секундной
мне на руки лечь
неподвижной скрипучей громадой.
Не дождаться чудес нам
с большого стола.
И не сделать судьбе своей тюнинг.
Глупо всё: и гореть, и у дома стоять —
ни души, ни коленей
не чуя…
Я, наверно, смешон.
Я, наверно, грешон.
Я, наверно, привязчив до хруста.
Бледно-синий термометра
наш кругляшок
мне с окна улыбается грустно.
Нет, не трудно
еще раз тебя потерять.
Дать тебе
быть святой и замужней.
Нет, не трудно
себя самого расстрелять.
Но чужим тебе стать
невозможно.
+
Майкл-Томас Космика
[url]http://www.stihi.ru/2011/04/14/7285