Ночь сигаретой прилипла к бесцветной губе.
Где-то, в глубинах меня, марш играет Шопен.
Письма… Не перечитывать! Всем — аутодафе!
Что ж делать с кровью? Как яд этот вылить из вен?
Где-то, в глубинах меня, марш играет Шопен.
Письма… Не перечитывать! Всем — аутодафе!
Что ж делать с кровью? Как яд этот вылить из вен?
Дым обещаний глаза выедает… Ору.
Крутится, крутится памяти чёрный винил.
Ну же, изыди хандра! Жизнь — красна на миру!
Стих напишу, мол: спасибо, что был и любил.
Так боголепно , умильно и всё по уму!
Что из того, что душа превратилась в нарыв?
Что из того, что вся влага — в отросшем горбу,
Хоть и не жду в мерзлоте африканской жары?!
Что из того, что причастие для куражу? —
Ибо, постигла я: тот, кто не верит — блажен!
То распинаю его, то на крест восхожу, —
Казнью хочу заменить ярость пыток и плен.
Только вдруг сердце предательски тАк защемит…
Разум бунтует, надежда — ведёт к алтарю.
И понимая, любви не исчерпан лимит, —
Снова шепчу: мой единственный, благодарю!